Воспоминания заложников беслана

Трагедия в Беслане глазами заложников

Заложники, освобожденные в результате спецоперации, делятся тем кошмаром, который им пришлось пережить за три дня, что их удерживали в школе. Сразу два издания — «КоммерсантЪ» и «Газета» сегодня публикуют рассказы взрослых и детей о том, что же происходило внутри захваченного здания, когда вся страна ждала развязки этой трагической истории.

«Нас было не меньше тысячи. Мы там были набиты как селедки в бочке: стояли буквально плечом к плечу, — рассказывает школьный повар Сима Албегова. — О том, чтобы всем сразу лечь на пол, не могло быть и речи — не хватало места и спать приходилось по очереди». Она рассказала также, что еще утром 1 сентября боевики вывели на второй этаж и расстреляли десять мужчин, выбрав тех, «кто был покрепче» — боялись, что те будут сопротивляться. А потом угрожали детям и женщинам: «Ваших отцов и мужей мы уже расстреляли. Кто хочет, может подняться и посмотреть. Так будет с каждым, кто попытается сбежать».

Тогда же бандиты установили в спортивном зале, где собрали заложников, растяжку: на двух длинных проволоках между стенами помещения примерно на высоте человеческого роста подвесили какие-то круглые бомбы зеленого цвета — четыре с одной стороны и одиннадцать с другой. «Этого хватит, чтобы взлетел на воздух весь город», — угрожал один из них.

«В четверг среди боевиков появился мужчина в черном костюме и в черной маске с прорезями для глаз, — говорит повар Сима Албегова. — По торчащим из-под маски усам мы узнали, что это Аушев. Говорил он с боевиками уверенно, и у нас появилась надежда на освобождение. Аушев с директором школы и боевиками поднялись в учительскую, о чем-то быстро поговорили, после чего Аушев ушел, а директор вернулась в зал и расплакалась. Мы все поняли, что разговор у них не получился». (Руслан Аушев вывел из школы трех женщин с грудными детьми на руках, а после его ухода боевики отпустили еще 25 человек – «Yтро».)

«К утру пятницы многие дети уже не приходили в сознание, почти у всех потрескались и были искусаны в кровь губы. Они твердили одно: «Тетя Сима, дайте попить», — продолжает повар. — Тогда я бежала в учительскую, где посменно отдыхали боевики, просила воды, а они говорили: «Иди. Так посидят». Лишь однажды бандиты позвали ее сами: «Кто здесь повариха Сима? Пошли со мной», — приказал один из них. Оказалось, что они хотят есть. «Там у тебя в холодильнике куры. Приготовишь», — приказал он. «Я встала у плиты, но в этот момент где-то раздался взрыв. Опять прибежал тот же боевик и приказал возвращаться в зал. Пока бежала, раздались новые взрывы — на этот раз уже из спортзала. Войти внутрь оказалось невозможно — рухнул потолок, на полу что-то горело. Я подхватила на руки двух окровавленных детей и побежала в столовую».

Другая заложница, фотокорреспондент городской газеты «Жизнь Правобережья» Фатима Аликова, оказалась 1 сентября в школе по работе – нужно было сделать репортаж о праздничной линейке. Вот что она рассказала о событиях того утра: «Вдруг все в панике ринулись куда-то. Я в первый момент подумала: наверное, сообщили, что здание заминировано. Но потом появились люди в камуфляже и в масках и начали стрелять в воздух. Мне показалось, что там было десять боевиков и с ними две женщины, которые потом отбирали у всех мобильные телефоны — говорили, что, если кто-то спрячет телефон, убьют и еще 20 человек расстреляют за это. Потом эти женщины куда-то исчезли, и я их больше не видела». По словам корреспондента, все боевики были без масок, только один маску не снимал». Главарь – с огромной бородой был злее всех. Когда у кого-то из женщин оголялась, например, нога выше колена, он кричал, чтобы прикрылись, стыдил и говорил, чтобы мы все молились Аллаху, потому что ислам — самая правильная вера. «Мы все, конечно, и так молились своим Богам», — говорит Фатима.

Володя Кубатаев, десятиклассник, бывший в числе заложников, рассказал, как его и еще сотни ребят боевики держали в спортзале: «Там даже сидеть можно было с трудом. При этом еще на полу рядами лежала взрывчатка, соединенная проволокой. Боевики сказали, что если мы дотронемся до проводов — все взорвется. У них был мобильный телефон, и они несколько раз кому-то звонили и отчитывались. Сказали, что расстреляли 20 человек, троих — на моих глазах. Когда в зале становилось шумно, они выдергивали первого попавшегося мужчину, приставляли дуло к виску и говорили, что если мы не успокоимся, то его застрелят. Мы успокаивались, но малейшего шепота было достаточно для выстрела. Еще с ними было две шахидки, но они взорвались в первый день. Я так и не понял, то ли сами, случайно, то ли их сняли снайперы».

Девятикласник Азан Пекоев рассказал, как выбрался из школы, когда спецназ начал операцию по освобождению: «Мы бежали через окна с одной стороны, а часть ребят побежала с другой. Кто вылезал первым, поранил руки об осколки стекла. Когда мы побежали от школы, боевики открыли по нам огонь. Кажется, кого-то убили, но я смотрел только вперед и был неспособен что-то запомнить. Когда мы добежали до двора ближайшего пятиэтажного дома, нас было человек 150. Некоторые укрылись в каком-то сарае. А потом военные отвели нас в ближайшее РУВД».

Индира Дзетскелова, мать 12-летней Дзерасе, выжившей в это трагедии говорит со слов дочери: «Дети вынуждены были есть лепестки от роз, которые принесли учителям, и те, которые находились в зале». Когда Дзерасе вернулась домой, то сказала: «Мама, я кушать не хочу, я уже привыкла не есть». Еще она рассказала, что боевики в других помещениях школы насиловали девочек из старших классов.

Воспоминания заложников беслана

Первое сентября было любимым праздником. Белая кофточка, юбка, новые туфли. Мама- учительница, она надела свой любимый бежевый костюм. Вышли пораньше, чтобы приготовить мамин класс ко встрече первоклассников.

В школе ещё пахло краской после ремонта. Мамин класс был полон первоклашек. Такие красивые: в новенькой форме, с бантиками и цветами. Мы стали обсуждать обновки, и тут раздались выстрелы.

Окна нашего дома выходят на этот спортзал. Моя дочка Алана шла в четвёртый класс. Я вместе с младшей Миленой отправилась в школу. Алана была в школьном дворе вместе с классом и учительницей. Я спросила: всё ли нормально. Она ответила: да. Я ей: ну ладно, иди в строй. И только я это сказала, как за моей спиной раздались выстрелы.

Детей на линейку повела жена, а я отправился во Владикавказ надувать гелеем шарики для первоклассников. Когда приехал в школу, старшеклассники строились буквой «П», первачки стояли в школьном коридоре и разучивали какую-то речовку. И тут раздались выстрелы.

В ночь с 31 августа на 1 сентября я работала на «скорой». Утром 1 сентября сын зашёл ко мне на работу, и мы вместе, вдвоём пошли в школу. Пешком, по улице Коминтерна. Обычно там всегда стояла машина ГАИ. Но в этот день я её не видела. В школьном дворе было очень много людей, я подумала, что мы опоздали. Сын отошёл к классу. И тут началась стрельба.

За моей спиной раздалась автоматная очередь. Я повернулась и увидела коренастого мужчину с искажённым лицом. Орёт. У меня мысль первая, что это какой-то ненормальный. Сейчас ещё начнёт по толпе стрелять. И начала искать глазами свою старшую девочку. А вокруг паника. Все бегут куда-то. И вот вроде бы минуту назад Алана была недалеко. И её уже нет. Начали стрелять со всех сторон. И я поняла, что это что-то страшное: это не один безумец, а это толпа террористов.

Они кричали: «Спортзал! Спортзал!» Толпа окружила всех нас. Я начала отступать. Прижимаю к себе Милену. И глазами ищу свою девочку старшую и падаю на спину с ребёнком. Мысль одна: затопчут. Я пытаюсь ребёнка накрыть собой. И меня женщина какая-то подняла. В панике я потеряла обувь. Я единственное что повторяла: я свою девочку больше не увижу. Террористы торопили: быстрей, быстрей. И кто-то из них ударил меня в спину. Мы заходили через маленькую, узкую дверь, ведущую в раздевалку. Кто-то подавал детей через окна. Когда я вошла в спортзал, там была тьма народа. Зал ведь маленький.

Мы сбились в кучу. На асфальте валялись потоптанные букеты, туфли, сумки. Мы сидели у стены котельной. Люди в масках и с автоматами приказали нам молчать и подходить к спортзалу. Мы кинулись к дверям спортзала. Не паниковать было невозможно.

В этой толпе я разглядела Зарину — мою одноклассницу. Я взяла её за руку. Она крепко сжала мою ладонь и попросила, чтобы я не отпускала её. Странно, я ничем не могла ей помочь, но мне самой эта рука в моей ладони была сильно нужна.

Затем нас погнали к спортзалу. Когда мы в него зашли, я заметила свою близкую подругу Мадину. Мы с Зариной продвинулись поближе к ней. Нас стало уже трое. Мы сидели на корточках и держали «руки зайчиком», как нам приказывали.

Люди паниковали, истерили. Боевики подняли мужчину и пригрозили убить его, если мы не замолчим. Мы старались, но страх и паника не отпускали. Раздался выстрел. Мужчину убили…

Они быстро народ как-то окружили. Я мог спокойно убежать, машина моя стояла рядом. Но я видел жену, стоящую с Ацамазом, видел Батраза. Я понимал, они не выберутся. Поэтому пошёл туда. В зал загоняли через маленькую дверь. Там началась давка. А они людей подгоняли — стреляли в воздух и кричали: «Быстрей!»

Жена Ирина вместе с младшим Ацамазом попытались укрыться в одном из классов вместе с другими учениками и их родителями. Через полчаса дверь кабинета открыли. Кто-то из детей с надеждой крикнул: «Вы наши?» У двери стояли террористы. «Не дай нам бог быть „вашими“», — сказал один из них. ​

Подумала, надо же, салют устроили детям. Потом шары взлетели в воздух. Много шаров. И стрельба. Я даже как-то улыбнулась. Подумала, что необычная линейка. Потом стали бежать они, в камуфляжной форме. Мне пришла мысль, что, наверное, это какие-то учения. Я стояла как вкопанная, а вокруг бегали люди. Боевики нас окружили, стали стрелять вверх и кричать: «Захват». И погнали толпой в спортзал.

Я зашла в спортзал последняя. Сесть уже было некуда. Я прислонилась к столу. Зал был поделен пополам. Посередине лишь оставался узкий проходик, по которому туда-сюда ходили террористы. В этой толпе я пытаюсь найти своего ребёнка. И тогда одна из родительниц нашего класса мне крикнула: «Анета, Анета! Алана здесь». Я увидела дочь, и всё остальное было для меня неважно. Алана поползла мне навстречу и кричит: «Мамочка не ходи, они тебя застрелят». Мы встретились, обнялись, и как будто бы уже не так страшно стало.

Моя Милена плакала от жары, голода и жажды. Она вдавилась в меня так, как будто снова хотела залезть ко мне обратно в живот.

Пока боевики минировали зал, сидела и думала, как же я их вдвоём накрывать буду, случись что. А террористы ходили и говорили: «Молитесь, чтобы у нас всё получилось и вы выжили». Они говорили, если одного нашего убьют, мы 50 ваших расстреляем».

Боевики начали минировать зал. Мне повезло, террористы не вывели меня из толпы и не расстреляли, как это было с другими мужчинами-заложниками. Заставил старшего сына снять с себя рубашку, чтобы террористы не приняли его за мужчину и не убили.

Одна из бомб нависла как раз над моей семьей. Бомба была из пластмассового ведра, наполненного пластиковой взрывчаткой, гвоздями и металлическими шариками. От нее шли провода. Я сапер в прошлом. Провод от мины лежал на полу. Я нащупал его и стал теребить, пытаясь разорвать его изнутри. Мне удалось это сделать.

Нам всем приказали выбросить в центр телефоны и сумки. Сказали, расстреляют двадцать человек, если услышат телефонный звонок. В зал полетело ещё около десятка сотовых. Потом террористы ещё раз пригрозили, что расстреляют детей, если мы не избавимся от сотовых.

Постоянно думала о маме. Потом я услышала её голос. Мама просила одного из боевиков разрешить ей пересесть ко мне. Разрешили. Боевики кидали нам листы бумаги, чтобы мы обмахивались, пускали в туалет, раздавали воду. Время тянулось медленно. Становилось ужасно жарко. Заложники снимали с себя всё, что только можно было снять, соблюдая приличия.

К концу дня голода не ощущала, жара и жажда забили его. Спасительным стал дождь. Мы сидели под выбитыми окнами и хватали ртом дождинки — чтобы хоть чуть-чуть попить. Люди раскладывали тряпки и вещи на подоконниках, чтобы они намокли. Потом мы обтирались ими.

Приближалась ночь. Никаких новостей.

Я поймала своего ребёнка уже у двери в спортзал. Террористы сказали: «Выбрасывайте телефоны, у кого зазвонит, пристрелю». Около меня женщина набирала домашний номер. Я ей говорю: «В милицию звони, зачем тебе домой?».

Потом сказали: выбрасывайте сумки. Я быстро из сумки ключи взяла и засунула мальчику в карман, и паспорт свой. Один террорист на весь зал стал кричать, есть ли здесь доктор. Я встала и сказала, что я врач. Меня вывели в коридор. Когда я вышла, там было очень много боевиков. Мне показали двух раненых. А потом дали лекарства и бинты. Перевязала раненого в живот, обезболила. Затем раненого в руку. Хотела ему обезболивающий укол сделать. Он сказал: «Мне не надо укол, я могу только таблетки выпить». Я поняла, что он у них главный. По его поведению, по тому, как он давал приказы. Тем в класс, тем к окнам. Я говорю, вы нас загнали в заложники, какие ваши требования. Я скажу на улицу. Он говорит, ничего не надо. Они всё знают на улице. Ничего не надо, и вообще это не я решаю, это Полковник решает. Я говорю: отведи меня к Полковнику. Он куда- то ушёл, пришёл. Сказал, чтобы я привела из зала своего сына, и мы вместе ждали Полковника.

Мы долго сидели. Видела, как мужчины заколачивают окна и двери. Как шахидки две выводили детей в туалет. Я присмотрелась к ним. Из одежды: кроссовки, спортивные штаны, длинная юбка, сюртук. На ней навешано что- то было: граната что ли и пояс шахидов. Платок. Одни глаза видны. Они раз пять-шесть мимо нас прошли. Потом такой мощный взрыв, мы с сыном упали. Боевики подумали, что штурм начался.

Потом, когда дым рассеялся, узнали, что шахидка подорвалась. Они нас с сыном схватили и быстро в зал завели.

Меня позвал их главный. Завели в библиотеку. Он посадил меня возле стола и дал мне лист бумаги. Достал записи какие-то и стал мне диктовать. Это были требования к властям: требовали идти на переговоры, президента Осетии Дзасохова. Президента Ингушетии Зязикова. А ещё детского врача Рошаля, они его почему-то Рошайло называли». Так и написала в записке. Рошайло – детский врач. В требованиях было и то, чтобы нам свет не отключали.

И дали мне красный лоскуток. Его выбросила, говорю, с красным не пойду. Подошла к окну, там светло-жёлтая занавеска висела, сорвала. Забрали у меня сына, посадили в коридор и сказали: «Дойдешь до ворот до Коминтерна, шаг за ворота сделаешь, и тебя снайпер снимает, твоего сына убивают». Они раздвинули столы, парты, отодвинули двери. Я и пошла к воротам и стала кричать. Один из парней, ополченцев, побежал в мою сторону. Я ему кричу: «Ты осетин?». «Да». «Нас очень много. По радио неправильно передают. Всё заминировано!». Я передала ему записку.

Три дня Беслана. Самые страшные воспоминания военного фотографа

Этот материал автор посвящает своему погибшему в Беслане другу: Герою России, подполковнику группы спецназа «Вымпел» ФСБ России Олегу Ильину.

Тринадцать лет назад, в 2004 году, три первых сентябрьских дня потрясли весь мир. В осетинском городе Беслане озверевшие террористы захватили в заложники больше тысячи школьников, их матерей и близких. Торжественная линейка потом закончилась днём смерти для 334 заложников. Школьники, их родители, спецназовцы ФСБ, спасатели МЧС. Детей — 186. Количество раненых насчитывало сотни человек. Три дня я находился там, был в полусотне метров от спортзала в момент взрыва. Это страшная история с жуткими фотографиями, многие из которых публикуются впервые.

В Беслан я прилетел 1 сентября, ближе к вечеру. Добирался через Назрань. В Беслан, отчаянно сигналя, на дикой скорости летели десятки машин из Владикавказа. Почерневший от горя город рыдал. Плакали все: и мужчины, и женщины, люди выходили на улицы и перекрёстки. На месте творился буквально ад. Местные и федеральные телеканалы, часто не проверяя информацию, гнали в прямом эфире мифы и небылицы. Город был на грани паники. Вечером горожане сами подсчитали количество детей и взрослых, которые не вернулись домой, и пришли в ужас, выяснив, что в смертельной опасности находятся более тысячи их земляков. А не «менее четырёхсот», как объявлялось официально поначалу. Матери Беслана тут же заявили силовикам, что станут живым кольцом вокруг школы, не дадут спецназу её штурмовать.

Единственным человеком, которому удалось вести переговоры с террористами лицом к лицу, был бывший глава Ингушетии Руслан Аушев. Это был настоящий мужской поступок, на который не оказались способны другие, даже мужчины, вплоть до генерала ФСБ. Потом его спросили: почему он пошёл в школу? Руслан махнул рукой, опустил глаза, в которых стояли слёзы. Спустя время он расскажет, как потрясло его увиденное в спортивном зале, забитом женщинами, детьми, стариками, которые сидели, лежали, стояли. Была страшная жара, дети были раздеты. Мальчишки, сняв свои рубашки, прикрывали от солнечных лучей девочек. Аушев просил у террористов разрешения доставить заложникам воду и пищу. Получил отказ. А в это время дети, пытаясь утолить жажду, жевали листья из цветочных горшков, стоявших в классах, куда они ходили в туалет. Взрослые мальчишки прятали листья в трусах, а потом тайком, чтобы не видели боевики, отдавали зелень малышам. В тот день Аушев практически сделал невозможное: вывел на свободу 26 матерей с детьми грудного возраста.

Наступило утро 3 сентября. Около полудня на ступеньках местной администрации я встретил сотрудника «Вымпела» Дмитрия Разумовского. Мы поздоровались, и вдруг Дима, прищурившись от лучей яркого солнца рукой, сказал мне страшные слова: «А ты знаешь, меня сегодня убьют!» Ответить я не успел. Дима очень быстро убежал. Я только успел перекрестить его удаляющийся силуэт. Не помогло. Через два часа подполковник Разумовский погибнет в жестоком бою, прикрывая детей от пуль террористов.

Ещё в полдень ничего не предвещало беды. С помощью мох друзей-спецназовцев я оказался близи школы. Когда в школе раздался взрыв, я лежал за громадным тополем. Видел мелькавших в окнах террористов. Стояла тяжёлая тишина. Неожиданно к школе подъехал грузовик с опущенными бортами, из кузова которого выскочили четыре сотрудника МЧС. Чуть позже я узнал, что спасатели должны были вывезти 20 тел мужчин, расстрелянных ещё 1 сентября. На ступеньках у входа в школу стояли три боевика. Спасатели сначала занесли в школу труп боевика, затем начали грузить в кузов убитых заложников. Один из террористов, о чём-то возбуждённо говоря по рации, скрылся в школе. Минуту спустя раздался резкий хлопок и через шифер, которым была покрыта крыша спортзала, словно змейки, поползи струйки синего дыма. Ещё через секунду раздался мощный взрыв. Казалось, крыша спортзала «надулась», над ней появился чёрно-жёлтый шар, который пронзил столб огня. По школьному двору заметались вооружённые люди, и почти сразу они начали стрелять по школе из охотничьих ружей, карабинов, автоматов. В ответ очень прицельно, как в тире, начали стрелять боевики.

Конечно, я не понимал, что происходит, точно зная, что никакой спецоперации по освобождению заложников в этот день не планировалось. Это было абсолютно ясно: штурма не было. Ситуация стала неуправляемой. Заложники, в большинстве своём дети, начали выпрыгивать в окна. В воздухе, почти перекрывая шум стрельбы, стоял крик обезумевших людей. И тогда боевики начали стрелять ребятам в спину. После этого спецназ ФСБ не мог оставаться в стороне и мгновенно бросился вперёд. Не на штурм: сработала реакция профессиональных людей, просто нормальных мужчин, которые ринулись спасать погибающих детей. Я вжимался в землю, чувство страха сковывало тело, руки. Тут уже не до съёмки! Я видел, как в спину бежавшего мальчика ударила автоматная очередь, и он, словно споткнувшись, упал лицом на школьный двор. Из пробитой спины струйками текла кровь. А в другом конце здания школы, вырвав решётку из окна первого этажа, ребята из «Альфы» и «Вымпела» вытаскивали детей. Казалось, надо пробежать метров сто, чтобы снять эти редкие боевые кадры. Но по фасаду школы, видимо, стреляли все, кому не лень. Что меня остановило, не знаю: может, страх, может, ангел-хранитель. Спустя несколько лет один из снайперов рассказал, что он видел, как я приготовился бежать, и молил Бога, чтобы я струсил. А потом признался, что, если бы я побежал, он готов был стрелять по моим ногам. И сказал честно, как отрезал: «Мужик, пусть ты был бы раненым, а потом хромым, но не убитым. Наши ребята тебя бы потом вытащили».

В ближайшем к школе дворе частного дома я столкнулся с моим другом, подполковником Олегом Ильиным из «Вымпела». Его боевая группа пыталась войти в школу. Олег уже получил лёгкое ранение. Я видел, как он всё равно ушёл со своими бойцами в тот последний свой бой. Группа Ильина зачищала второй этаж школы от боевиков, которые яростно отстреливались. Их приходилось «выковыривать» буквально из каждого класса. И школьный коридор был почти освобождён, когда в сторону группы Ильина прозвучала пулемётная очередь. Первым упал Денис Пудовкин, прикрывая командира, одна из пуль попала Олегу в правую руку. Надеясь спасти раненого друга, Олег стал пробиваться к выходу, где лицом к лицу столкнулся с ещё одним террористом. Они выстрелили почти одновременно. Олег, уже не чувствуя автомат в онемевшей руке, опоздал на мгновение. Одна из бандитских пуль, чиркнув по бронежилету, ушла в сторону, а другая, скользнув по пластине, рикошетом ушла под шлем Олега.

После боя я искал Олега Ильина, хотел дать свой мобильник для звонка домой. Но мне показали семь чёрных полиэтиленовых пакетов, в которых лежали погибшие офицеры «Вымпела». В одном из них был Олег.

В моём кармане настойчиво звучал мобильник. Посмотрев на имя звонившего, я испугался. Это был номер Олега Ильина. Из Москвы звонила его жена Аня. Олег, уезжая в командировку, всегда оставлял ей свой телефон. «Савельич, это Анна! Я решила тебе позвонить! Олег мне звонил утром и сказал, что случайно встретил тебя в Беслане. Если можно, передай ему трубку». И я безбожно ей врал, ответив, что пока ничего не знаю, словно «продлевал» жизнь убитому Олегу, стараясь подарить Анюте ещё несколько минут надежды, отодвигая в сторону страшную весть о муже.

Спустя час она опять позвонила. И я опять ей врал, сказав, что Олег находится на «разборе полётов». Я избегал встречи с Аней на кладбище, когда хоронили Олега, но на поминках она сама подошла ко мне: «Савельич! Не кори себя и не избегай меня. Ты же не умеешь врать! При первом нашем разговоре у тебя дрожал голос. Я же поняла, что Олег погиб».

Так что, Олежка, спустя много лет после твоей гибели спешу тебе доложить, что тебя помнят боевые друзья. Очень скучает Анюта, но дома всё ладненько. Дочь Ксения (от первого брака) окончила пограничное училище, служит на Дальнем Востоке. Старшенький сын Гриша пошёл по твоим стопам и служит в ЦСН ФСБ РФ. Отличился твой младший сын, поступив в знаменитое рязанское училище ВДВ. Так что скоро и внуки пойдут, и ты станешь дедушкой.

Спустя час после уничтожения террористов я видел, что осталось в спортзале. Это был метровый слой из сгоревших деревянного потолка и оконных рам, засыпанных битым шифером. Вперемешку с телами погибших тут лежала детская обувь, школьные портфели, обугленные букеты цветов. Пожарный, тушивший через оконный проём остатки упавшего перекрытия, размыл струёй воды одну из пепельных куч. Под баскетбольным щитом лежал труп молодой женщины, её мёртвые руки прижимали к груди обгоревшее тело ребёнка. Неистребимый запах сгоревших тел сводил с ума. Кровавая стычка произошла и возле столовой. Загнанные там в угол террористы были уничтожены, превратились в кровавое месиво. В одном из классов среди патронных гильз лежали два трупа: босой мальчик лет 12, а рядом — уничтоженный боевик. Как рассказал один из участников боя, террорист, пытаясь спасти свою шкуру, бросил заклинивший автомат и прикрывался юношей как живым щитом. А потом перерезал ребёнку горло.

Люди до сих пор ищут ответы на многие вопросы. Кто пропустил в Беслан мощный «ГАЗ-66», набитый боевиками, оружием и взрывчаткой? Почему не нашли провокаторов, распускавших слухи, что причиной нападения на школу стал давний конфликт с соседней республикой? Это было откровенное враньё: среди террористов были арабские наёмники, ингуши, осетины, уроженцы Казахстана и Украины и даже две женщины-шахидки. Территория вокруг школы, по словам военных, якобы была оцеплена, создана «стерильная зона» без посторонних лиц. Но как потом случилось так, что кроме местных жителей с охотничьими ружьями рядом крутились неизвестные люди с новенькими автоматами и гранатомётами, которые называли себя ополченцами? Я не знаю, найдём ли мы ответы на эти вопросы.

Я твёрдо знаю, что это была самая страшная поездка за 45 лет моей работы в журналистике. Тринадцать лет, ровно с того дня, я не езжу в боевые командировки. После Беслана я повесил на гвоздь свой фотоаппарат. Я просто «выгорел» тогда.

Мой Беслан. Рассказ заложницы

Алевтина Фадеева, 23 года:

1 сентября 2004 года я оказалась в числе заложников 1-й бесланской школы, мне было 12 лет. Как и все школьники нашего маленького городка, я отправилась на праздничную линейку. Казалось, что 6-й класс принесет много нового… Так и оказалось.

Я узнала, что такое боль, зверская жестокость, смерть…

Первые минуты казалось, что это розыгрыш, что сейчас все закончится… Но это не заканчивалось ни через час, ни через пять часов. Страх, жара, спертый воздух, бомбы над головами, отсутствие еды и воды, стенания детей…

Ночью я думала о доме, о том, что мама и бабуля, наверное, волнуются, не зная, где я. Мечтала поскорее напиться ледяной воды и постоять хотя бы минутку под холодным душем. Боялась уснуть, потому что наивно верила, что вот-вот нас начнут отпускать, а я просплю.

Еще про себя все время твердила «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». Молитвам меня научила бабуля, когда я еще только начала ходить в школу.

Ситуация с каждым часом становилась все напряженней. Не буду подробно описывать те ужасы, которые пришлось пережить за эти три дня, скажу лишь то, что не пожелала бы такого самым бездушным людям нашей планеты.

3 сентября с минно-взрывной травмой и множественными осколками меня доставили в Республиканскую больницу. Через пару дней меня экстренно отправили в Москву. Там я пролежала три месяца, перенесла три операции.

Когда я лежала в больнице, самым тяжелым испытанием были перевязки. Вся спина была в ранах. Пластыри попадали на раны поменьше, и я испытывала невыносимую боль, когда их отклеивали. Иногда, чтобы отвлечь от постоянных болей, к нам приходили клоуны. Они шутили, веселили нас, и мы улыбались сквозь слезы.

Я очень тяжело восстанавливалась. Не могла разговаривать о том, что видела, что пережила, по ночам снились кошмары, ужасно боялась заходить в какую-либо школу, не могла находиться в местах скопления людей, при виде мужчины с бородой у меня начиналась паника.

Алевтина Фадеева (справа) в больнице

Не потерять веру в жизнь, добро и милосердие помогли люди, которые разделили с нами наше горе и наш ужас. Ко мне в больницу приходило много людей, которые поддерживали меня, дарили свое тепло и сострадание, приносили разные игрушки и сладости.

Я получала десятки писем и открыток от совершенно незнакомых мне школьников и школьниц, которые, как ни странно, находили именно нужные слова. Героическая стойкость моей мамы тоже давала мне сил. Все это, конечно, способствовало моему выздоровлению. Нужно было жить дальше.

В Беслан переехали еще моя бабушка с дедушкой. В СССР многие переезжали в другие города по распределению. Дедушка был инженером. Он умер за два месяца до моего рождения. Бабуля моя была строителем-бригадиром. В этом году ее не стало… Для меня это невосполнимая потеря. Невыразимо больно становится при мысли, что я не смогу ее больше обнять, поговорить с ней…

Отца у меня тоже нет. Он умер, когда я была еще совсем маленькой. Сейчас наша семья состоит из трех человек: мама, сестра и я. Мама всю жизнь работает учителем начальных классов. Очень любит свою работу, все свои знания, силы и любовь отдает детям. Сестра работает, а я в этом году закончила Государственный университет управления в Москве по специальности «антикризисное управление», нахожусь в поиске работы.

Когда я выбирала специальность, то думала, что именно эта специальность может как-то помочь нашей стране. Но, увы, в реальности все по-другому. Однако не могу сказать, что жалею о том, что выучилась на экономиста-менеджера. Очень надеюсь, что смогу найти работу по душе.

Говорят, что время лечит. Это правда, но лишь отчасти. Воспоминания никуда не исчезают, так же как шрамы от травм и оставшиеся в теле осколки. Никуда не денется боль и память о тех, кто не вышел из того ада.

Я часто думаю о том, почему люди так жестоки? И не нахожу разумного объяснения. Надежду на лучшее, веру в будущее дают воспоминания о том, что люди из разных уголков планеты оказались полны любви и сочувствия к детям из далекого городка.

Так хочется, чтобы все разумные жители нашей планеты, учитывая опыт прошедших веков, поняли, что мир и добро – самое главное в жизни, что именно они больше всего нужны человечеству!

«Верочка сгорела сильно. Борис – половина тела». Воспоминания о трагедии в Беслане

Каждый год 1 сентября в Беслане вспоминают жертв трагедии 2004 года, когда в школе №1 террористы взяли в заложники более тысячи человек и держали их там в тяжелейших условиях, без воды и туалетов, почти трое суток. Власти отдали приказ на штурм школы 3 сентября. В результате теракта погибли 334 человека, из них 186 детей.

Учителя школы №1 вспоминают трагедию в Беслане

No media source currently available

У учителя истории Надежды Гуриевой при штурме захваченной школы погибли сын и дочь.

«Убирали с моими детьми мой кабинет, с сыном вешали занавесочки. А дочь старшая вычистила доску и написала: «С последним вас первым звонком!». И мне кричит: «Мама, посмотри, как я написала красиво». А я прочитала – и у меня мурашки по спине. Я говорю: «Ой, Верочка, с последним первым звонком…». Она говорит: «Ну, у них же последний». И дописала внизу: 11 «В» класс. Цветочек нарисовала, и мы пошли. С этого началось то самое утро», – вспоминает Надежда.

Тогда она вышла на работу меньше чем через три месяца после захвата школы и начала вести уроки, несмотря на личную трагедию.

«В течении четвертого числа опознали ребят уже в морге, там, во Владикавказе. Забрали, хоронили закрытых, – вспоминает Надежда. – Верочка сгорела очень сильно. Борис – не так, половина тела только. Верочку по остаткам трусиков и платья бального под попкой вот, что было. И поза. Я просто описала им, в какой позе, какая прическа, во что был одет Борис, во что была одета Вера».

Корреспонденты Настоящего Времени приехали на съемки в Бесланскую школу накануне последнего звонка. В память о погибших школьниках и учителях на любом празднике здесь выпускают белые шары, а перед вальсом всегда – минута молчания.

Все линейки ведет директор Елена Ганиева. В 2004 году она была школьным завучем. В плену Елена, как и еще 1100 заложников, провела 52 часа.

«Я начинала линейку. Как раз только взяла микрофон в руки, уже школу построила – только взяла микрофон. И когда начались вот эти выстрелы, мы побежали все в зал», – рассказывает Елена Ганиева. – Потом мы не реагировали на выстрелы, это было не страшно. Самое страшное – это чувство жажды. Страшнее этого быть ничего не может для человека. У меня сыну сегодня уже 24 года, до сих пор возле его кровати стоит баклажка с водой».

Бутылки с водой уже 15 лет приносят и к разрушенной школе – в память о погибших детях, которым боевики не давали пить.

Через несколько месяцев после похорон заложников к школе №1 подъехали бульдозеры, чтобы ее снести. Защищать место самого страшного в истории России теракта вышли матери погибших детей. Позднее, при строительстве мемориального комплекса, у школы все же демонтировали котельную, мастерские и здание начальной школы. В 2012 году на его месте начали строить православный храм.

В этом году храм облицевали и стали расписывать. Пока пишут канонические фрески. Иконописцы обещают, что на стенах будут изображены все погибшие в бесланской школе.

«Храм посвящен воскресению Христову, хотя стоит он фактически на крови мучеников, – рассказывает преподаватель Московской духовной академии Александр Солдатов. – И так как стоит на крови мучеников, не может такого быть, чтобы они тут каким-то образом не были изображены. 334 погибших, включая и спецназовцев, которые пытались их защитить и погибли здесь».

Новую школу построили буквально через дорогу от старой, и уже 15 лет у нее нет номера. Должно ли новое здание иметь №1, как у старой школы, – этот спор пострадавшие при теракте ведут много лет.

«Первая школа – это школа, в которой случился теракт, это школа-заложница. Мы не можем сейчас забрать у этой школы ее имя и ее более чем столетнюю историю», – поясняет Сусанна Дудиева, председатель комитета «Матери Беслана». – «Мы хотим, чтобы вся эта территория стала музеем-центром профилактики терроризма №1».

Учитель истории Надежда Гуриева последние 15 лет – смотритель музея памяти Бесланского теракта. Она говорит, что для нее номер школы – это не цифра, это факт возникновения этого учебного заведения. «Первая школа – это не стены, это люди, которые здесь. Это традиции, которые здесь. Это история нашего города – маленького, пусть бы его никто не знал никогда, что он есть, этот город. Ну такая случилась история – мы ее переписать не можем».

Сейчас в школе работают около 20 учителей, переживших захват. Говорить о теракте они не любят, но при этом обижаются, что про Беслан в России вспоминают только раз в году – и с каждым годом все меньше.

«Только во время траурных дней в сентябре, 3 сентября, мы слышим «Беслан», «в Беслане вспоминают 2004 год» – и показывают мероприятия, которые проходят в эти траурные дни. И, пожалуй, всё, к сожалению», – говорит Елена Ганиева.

«Дети отпрашиваются все время – то попить, то в туалет. Я не могу не отпустить. Я знаю, что этот поросенок сейчас пойдет гулять по школе, но я все равно не могу не отпустить, потому что я вот это помню – как детишки мучались от жажды, это все время перед глазами стоит», – говорит Надежда Гуриева и добавляет:

«О них забыть нельзя. Забудем – получим еще, и не одну первую школу, а еще много-много чего».

Настоящее Время

(Перепечатка из Настоящего времени)

Еще история про Беслан

Еще история о событиях в Беслане увиденная глазами спецназовца.

Некоторые фото баяны, но они в рамках статьи.

В эти дни исполняется 15 лет трагическим событиям в Беслане. 32 террориста три дня удерживали в школе 1128 заложников. 3 сентября 2004 года бойцы «Альфы», «Вымпела» и других подразделений пошли на штурм школы Беслана. По официальной версии, прорыв начался после того, как в здании с 1128 заложниками кто-то из террористов привел в действие взрывное устройство, от чего частично обрушилась крыша, начались пожар и паника. Одну из штурмовых групп в школу вел полковник «Альфы» Виталий Демидкин. «Лента.ру» записала его рассказ о тех событиях.

Виталий Николаевич Демидкин родился в подмосковном поселке Шик неподалеку от Коломны, а вырос в Котельниках. После окончания восьми классов школы поступил в Люберецкое медучилище. Окончил его в 1975 году и семь месяцев проработал фельдшером на станции скорой помощи. После неудачной попытки поступить в Ленинградскую военно-медицинскую академию его призвали в армию.

Он служил в 57-й спортроте, исполнял обязанности врача в армейской хоккейной команде. После армии возвращаться в скорую не стал — платили мало. Пытался поступить в Высшую школу милиции, но не получилось. Пошел служить прапорщиком в 7-е управление КГБ — его туда рекомендовал сосед.

На курсах его готовили к работе во время Олимпиады-80, и уже там он узнал о секретной группе «А». В ней тогда находилось всего около 30-40 человек. В 1980 году Демидкину удалось попасть туда.

Он рассказывает о событиях в Беслане, но постоянно делает отступления, возвращается к другим боям и операциям, которые прошел за время службы, вспоминает свои сны и говорит о боге. Возможно там, в прошлом и потустороннем, он пытается найти какие-то подсказки, которые помогут ему самому понять, почему в те дни погибли 186 детей и 148 взрослых.

«На секунду показалось, что мы здание освободим»

Я был в первой тройке. Думал, остановлюсь возле стены и буду смотреть, как другие проникают в здание, чтобы потом их к наградам представить, как положено.

Но окно оказалось достаточно высоко. Одному пришлось выполнять роль лестницы. Второй — как раз мой заместитель, получивший звание Героя России за «Норд-Ост», — запрыгнул внутрь, ну и я не мог же его там одного оставить, внутри. Запрыгнул тоже и остался посередине коридора. Герой мой к стене прижался. Вторая тройка запрыгнула и к другой стене прижалась, ну и так далее. Мы начали продвижение вперед.

На секунду показалось даже, что мы сейчас небольшой группой здание освободим, так как, видимо, террористы уже раненые все и не могут как следует сопротивляться.

Вдруг вижу — передо мной белое облако, а через него пробивается один огонечек красный побольше и два или три огонька поменьше. Падаю назад и короткими очередями, по два-три патрона, отвечаю. Огоньки погасли. Кричу: «Разбегаемся по классам!» И мы рассредоточились, прихватив из коридора женщину с ребенком.

Смотрю — вносят солдатика раненого в нежно зеленого цвета «горке». Спрашиваю: «Откуда здесь солдат?» Не отвечают. Переспрашиваю погромче. Мне отвечают: «Это не солдат, а майор Катасонов». Оказалось, в тот момент, когда он влезал в оконный проем и поднял руку, влетела пуля 7,62 миллиметра.

Еще одного вносят раненого. Втаскивают моего зама — у него нога в осколках. Спрашиваю: «Что произошло?» Отвечает: «Начали продвигаться, и упала граната Ф-1. Одна, а затем еще одна. Без спусковой скобы и кольца». Я спрашиваю: «А чего ты не кричал?» «Я орал «граната, граната» и начал уходить за угол, в сторону раздевалок». Ногу не успел он только убрать, и в ней потом насчитали 27 осколков.

А я-то стоял прямо в полный рост в том же коридоре, в нескольких метрах оттуда. Как остался цел? Потом, когда вернулся в Москву, спрашивал, как такое возможно? Две гранаты Ф-1 разорвались в нескольких метрах. От каждой осколки разлетаются на сотни метров. Одна мудрая женщина предположила, что это святой меня и моих коллег собой заслонил. Вот, хотите верьте, а хотите нет.

«Думал, нас не пошлют. Думал, штурма не будет. Я дважды ошибся»

Когда 1 сентября вызвали по тревоге, я думал, что наше подразделение точно не пошлют.

За две недели до Беслана мы вернулись из очередной командировки. Полтора месяца мы провели в Чечне. Командировка выдалась тяжелой. У меня там погиб сотрудник, Сергей Цаплин. Он охранял представителя президента России [Сергея] Абрамова. На него было покушение, и все досталось Сергею. Двое были ранены, когда мы в Кизляре банду уничтожали, возле больницы. Там трое чеченцев сняли квартиру на первом этаже, окна которой выходили прямо на это медучреждение. Что-то серьезное планировалось. Еще несколько человек получили контузии, просто их не регистрировали официально.

Но выбор пал на нас. Мне хотелось встать и сказать, что даже во время Великой Отечественной войны подразделения, которые выходили из боев, проходили должным образом реабилитацию и доукомплектование, но мне как будто кто-то руки на плечи положил и сказал: «Сиди, ты там должен быть».

Тогда я решил встать и сказать, что лично готов ехать куда угодно, но мои сотрудники нуждаются в отдыхе. Опять — те же ощущения на плечах: «Сиди, ты там должен быть».

А дальше я дважды ошибся в ожиданиях, когда думал, что нас в самое пекло не пошлют, и когда думал, что штурма точно не будет.

«Если «Альфа» пойдет — мы будем стрелять им в спину»

На месте подразделению, которым я руководил, и фактически переданному мне аналогичному подразделению управления «В» была поставлена задача ворваться в спортивный зал, уничтожить двух террористов, охранявших взрывные устройства, закрепленные на баскетбольных щитах, разминировать их. И потом уже бы начался общий штурм.

Это, конечно, фантастика! На этом задании большая часть из нас должна была погибнуть. И окружающие это понимали, как и то, что я не буду отсиживаться за спинами подчиненных, а пойду одним из первых, поэтому коллеги ко мне подходили и спрашивали: «Как дела? Как дома? Как сыновья?»

Потом понял, что это так со мной прощались. Ребята тоже, наверное, все понимали, но в таких случаях мне, как командиру, нельзя было показывать какое-то сомнение, нерешительность.

Решили с «Вымпелом», кто будет проникать, а кто будет обеспечивать проход. Вернее, я спросил у их руководителя, что он сам выбирает. Тот сначала сказал: «Идти внутрь». А потом передумал и определил, что они будут обеспечивать проход.

Я помню, местные жители говорили: «Если «Альфа» пойдет на штурм, мы будем стрелять им в спину, так что давайте договаривайтесь». Обстановка была напряженная, но мы сами и не думали, что будет штурм.

3 сентября находились под Владикавказом на армейском стрельбище и отрабатывали слаженность, когда дали команду срочно вернуться в Беслан. Уже в пути узнали, что произошел подрыв одного из взрывных устройств, находившихся в зале. Потом произошел еще один подрыв.

Приехали, быстро экипировались, надели каски, защиту, набрали побольше боеприпасов и пошли. Жалею, что не хватило ума взять с собой воды. Уже в школе, помню, выхватили из коридора девочку лет, наверное, десяти или двенадцати и женщину, по-моему, учительницу. «Ребята, есть у вас попить?» Водички просили простой, а нам им дать было нечего.

В школе мы провели несколько часов, зачистив все классы от центрального входа до вестибюля столовой. Нам помогало соседнее подразделение во главе с полковником Юрием Торшиным. Свои задачи мы выполнили с лихвой. После нас, когда всех заложников вывели, там еще другие подразделения отрабатывали сектора, осматривали помещения, в которых могли прятаться террористы, которые впоследствии были уничтожены.

«В Беслане инициатива была не на нашей стороне»

Среди спецназовцев в Беслане потери тоже были колоссальные. Десять наших ребят погибли: Андрей Туркин, Петр Разумовский, Олег Ильин, Роман Катасонов, Денис Пудовкин, Михаил Кузнецов, Олег Лоськов, Александр Перов, Вячеслав Маляров, Андрей Велько. Еще несколько сотрудников МЧС.

Ребята жертвовали собой, ложились на гранаты, прикрывали своим телом женщин и детей. Они действовали так же, как их отцы-командиры. Помню, перед штурмом самолета в Тбилиси руководивший моей группой Владимир Николаевич Зайцев получил в штабе информацию, что у террористов есть взрывное устройство и автоматическое оружие. Он тогда решил идти первым, а мне и Володе Серегину сказал: «Если я упаду, то возиться со мной не нужно, бегите вперед прямо по моему телу».

В Афганистане тоже самым сложным были зачистки. Из любого закоулка мог раздаться выстрел или произойти подрыв. Каждый дом нужно аккуратно прочесать, чтобы не нарваться на растяжку или мину под половицей.

Однако в Чечне на зачистках было еще сложнее. Там зашел в дом, а человек с детонатором на радиоуправлении в паре сотен метров за тобой наблюдает. Ему стоит только на кнопочку нажать, и ты уже попадаешь в небесную гвардию.

В бесланскую школу террористы принесли все эти обкатанные в Чечне смертельные ловушки: «хоттабки» и прочее. Вероятно, рассчитывали и на то, что, как и в Чечне, между силовиками из разных ведомств и местным осетинским ополчением не будет слаженности.

А опасность этих проблем действительно была очень велика. В Беслане была определенная неразбериха, которая породила затем массу слухов и домыслов.

Подрывы, произошедшие в спортзале, нарушили наши планы, однако задача моего подразделения оставалась прежней. Надо было уничтожать террористов, поэтому мы шли вперед в первом эшелоне, а местные жители, вооруженные автоматами, ружьями, обрезами и пистолетами, шли за нами по пятам и забирали, выносили детей. Может быть, каким-то штурмовым группам эти ополченцы своей чрезмерной активностью и мешали, но вот конкретно нам они не препятствовали и перед нами никуда не лезли.

Большой подвиг там совершили ребята из «Вымпела», которые практически своими телами открыли нам — «альфовцам» — дорогу к зданию. Они приняли удар на себя и отогнали террористов от окон, позволив нам без потерь подбежать к самой школе.

Встречается такое мнение, что спецназовцы — это неуязвимые супергерои. Беда, когда такое ощущение появляется у тех, кто командует на месте боев. Нет, наша сила в чрезвычайно тщательной подготовке к каждой операции и исходящей от нас инициативе. Использовали светозвуковые гранаты, которые отключают человека на несколько секунд. Этого времени обычно хватало на то, чтобы сблизиться с террористом и его обезвредить.

В Беслане инициатива была не на нашей стороне, а сами боевики очень хорошо подготовлены. В коридоре, откуда мы проникали в школу, они оборудовали настоящую огневую точку: вскрыли пол, обложились мешками с песком, установили пулемет. Чтобы ее уничтожить, пришлось задействовать гранатомет.

Еще подобные операции осложняются тем, что террористы могут маскироваться под заложников.

Со времени бесланской трагедии прошло 15 лет. Все эти годы мы заботимся о семьях погибших сотрудников. Каждый отдел, ассоциация ветеранов выплачивают некое содержание. Помогаем детям героев получить высшее образование, устроиться на работу. У многих погибших в Беслане бойцов остались дочери. Они выросли и сами надели форму, пошли служить по стопам отцов в разные силовые структуры.

Мои двое сыновей тоже служат. У каждого из них теперь по дочери и я, стало быть, дважды дедушка. Работаю в охранной структуре.

Я знаю, как тяжело пришлось жителям Беслана. Не только потерявшим своих родственников, но и тем, кто выжил: взрослым и детям, получившим травму на всю жизнь.

Десятилетняя девочка по имени Фатима была ранена в голову. Выжила. Сейчас она, как я знаю, уехала в Германию на очередную операцию. Девушке 25 лет, и она борется за возвращение к нормальной жизни.

Беслан и мою нервную систему настолько поразил, что до сих пор, если вижу какие-то отрывки видео с детьми, то слезы на глаза наворачиваются. Ездил несколько недель назад туда, и опять же — слезы текли рекой.

Хотя, вроде, я уже многое повидал. Боевое крещение было в Тбилиси, где захватили первый из трех по счету самолетов, которые мне довелось освобождать. Адреналин лился рекой. После этой операции у меня две недели все кружилось в голове. Второй самолет был через несколько лет в Баку. Отходил после его освобождения я примерно неделю. Третий самолет был в 1991 году в Москве. Там я уже через два часа был готов снова штурмовать что-нибудь или решать другие боевые задачи.

Однако в Беслане, даже 15 лет спустя, было сложно сохранить спокойствие. Когда ты знаешь, когда ты видел, что там люди целыми семьями погибали. Многих мужчин террористы на второй день расстреливали, чтобы они не оказывали сопротивления в случае чего, а 186 — одних детей только! Школьники и совсем еще малыши, которых родители на руках принесли на праздничную линейку, чтобы старшего братика или сестренку в школу проводить.

Одной из школьниц до захвата приснился умерший дедушка, который жаловался, что ему холодно в гробу. Ее брат и сестра легли рядом с ним, чтобы согреть. Девочка пыталась этот сон рассказать родителям, но ей все говорили: «Потом, потом. Сейчас некогда». А потом эти братик и сестра погибли.

Мне тоже снились сны, в которых я встречал погибших сослуживцев. В одном из них был мой бывший командир Анатолий Савельев, который погиб у шведского посольства, где мужественно обменял себя на захваченного террористом иностранного дипломата. Обнялись, поздоровались во сне, а потом Савельев мне говорит: «Виталик, пойдем со мной». А я ведь понимаю, что его в живых нет и куда он меня зовет. Попросил отсрочки, пока не помогу сыновьям на ноги встать. Савельев ответил: «Как хочешь». Потом подошел к троим парням, что-то сказал им, одного из них обнял и пошел в сторону. Я тогда не узнал парня со спины. Он был высокий, стройный, волосы немножко вьются. А потом понял, что это был Андрей Туркин. В Беслане он накрыл собой гранату и стал Героем России посмертно.