Воспоминания о наказаниях

Воспоминание из детства. Наказание

Чем дальше уносят нас годы от прошлого, тем чаще мы его вспоминаем. Воспоминания бывают разные. Хорошие и не очень. Одни события вызывают у нас улыбку на губах, а от иных воспоминаний на глазах появляются слёзы.

Я не помню своего настоящего отца. Родители разошлись, когда мне не было и трёх лет. Мама повторно вышла замуж, но неудачно. Отчим оказался пьющим человеком, а в пьяном виде он становился очень буйным. Обычно, мама старалась вовремя увести нас из дома, чтобы мы не видели всего кошмара, который устраивал обезумевший от пьянки «родитель». Удавалось это не всегда. Иногда отчим заставал нас врасплох и дрожа от страха, мы вместе с мамой ждали удобного случая, чтобы убежать из дома. Следили за каждым своим словом, лишь бы ненароком не рассердить пьяного папашу и не привести его в бешенство.

Таким отчим был не всегда. Иногда у него наступали дни просветления и затишья. Несколько дней и даже недель, в семье царили мир и покой. Отчим очень хорошо играл на гитаре. Особенно запомнилась его знаменитая «Цыганочка». Её он нам — детям на трезвую голову играл часто, видно пытался смягчить наши детские сердца за свои пьяные сцены. Многих сельских мальчишек он научил играть на гитаре, в том числе и «Цыганочку».

Кроме игры на гитаре, у отца была ещё одна страсть. Он любил носить шляпы. Менял их отчим довольно часто, так же, как и гитары. Во время пьяного дебоша, пугая нас, он разбивал свою любимую гитару о стену, а шляпы дарил друзьям или забывал, где — нибудь в гостях.

Как ни странно, но к отчиму,когда он был трезвым, тянулись люди. Старушкам — соседкам он дарил свои картины. Рисовал отчим хорошо. Особенно нарасхват у него шли «Три богатыря», «Алёнушка» и различные натюрморты. Рамочки для картин он мастерил сам, покрывая их бронзой и лаком.

Кошмар начинался вновь, когда срок трезвой жизни заканчивался. Это происходило, когда в руки отчима попадали деньги.

Одно из детских происшествий мне запомнилось на всю жизнь.

В ту пору мне было лет семь. Однажды девочки позвали меня в кино на детский сеанс. Мамы дома не было, денег тоже. Я обратилась с просьбой одолжить до прихода мамы пятачок, к бабушке, к родной сестре моего деда. Видно в те далёкие годы пять копеек были большими деньгами. Пятака на кино у бабушки тоже не нашлось. Подруги поторапливали, грозясь, что уйдут в клуб без меня. На кровати спал пьяный отчим. На стене висел его плащ и тогда решившись на нехороший поступок, я взяла без спроса из кармана пять копеек. Благополучно сходила в кино, никому из домашних не признавшись в этом.

Прошло несколько дней. На стене сельского клуба появилась новая афиша и мне снова захотелось пойти с девчонками в кино. Тем более мои малолетние подружки всегда были при деньгах. Мамы как всегда не было дома. Она, чтобы прокормить семью, целыми днями пропадала на работе, а отчим, как обычно спал.

Я с тоской смотрела на волшебный плащ, в котором всегда можно было найти пять копеек, и поддавшись соблазну, нырнула ручонкой в карман. В тот же миг мне показалось, что кто — то страшный и зубастый вонзился мне в руку. Громко плача от страха и от боли, я вытащила руку из кармана. Указательный палец на левой руке был сильно разрезан. Кровь стекала по ладони и крупными каплями падала на пол.

Зажав рану на пальце правой рукой, я со страхом посмотрела в сторону спящего отчима. Разбуженный моим громким рёвом, он молча встал и подойдя к своему плащу, вытащил из кармана раскрытую опасную бритву.

Глядя на страшную, острую бритву в руках отчима, я съёжилась от испуга.

Заметив страх в моих глазах, отчим сложил бритву и отнёс её на место.

Он достал из шкафа бинт и стал забинтовывать мою руку.

— Теперь, ты поняла, что нельзя брать деньги из чужого кармана? — Строго спросил меня отчим, завязывая узелок на ладошке.

— Я больше не буду, — разглядывая забинтованный, похожий на куклу палец, — жалобно всхлипнула я.

Видно таким странным методом отчим решил отучить меня не поддаваться искушению и не таскать пятачки у него из кармана.

Умер отчим в возрасте сорока четырёх лет от цирроза печени.

Воспоминания о наказаниях в детстве

Этот городок был точно таким же, как тот в котором выросла я. Тихие улочки, много зелени. На первый взгляд идиллическое, милое место. Но я знала, как страшно жить в таких местах. Хронически сонная, как летаргия, атмосфера вечного равнодушия ко всему, эти безработные мужчины, единственной заботой которых является вопрос, где взять еще одну бутылку водки, эти растрепанные женщины, окруженные табуном таких же растрепанных, кричащих детей. Каждый раз, когда я проходила мимо местного пьянчужки, из уст которого изрыгалась грязная ругань, я вспоминала собственного отца. Сколько себя помню, он всегда был пьян.

Одним из первых жизненных навыков, который я освоила лет с двух, стала потребность постоянно иметь место, где можно спастись, укрыться от бесконечных побоев и ужасной ругани отца. Он возвращался домой, и я пряталась под кровать. Но отцу и без меня было на ком согнать свою злость. Мама. Каждый вечер в нашем доме заканчивался рукоприкладством, а утром мама прятала синяки за темными очками и шла на работу. А я мечтала. Только желания были не как у всех детей. Мне не нужен был велосипед, шоколадные конфеты или новые ботинки. Я мечтала. убить отца-изверга. Прошло много лет, и мой отец по-прежнему здравствует. Только бить кого-то из нас он больше никогда не будет. Мама умерла. Совсем молодой. А я уехала из дому, когда мне еле стукнуло восемнадцать.

Окончила юридический и вот теперь получила назначение в этот сонный городок. Словно насмешка, словно приговор: жить тебе, Олеся, в таком месте до конца твоих дней. Я дала себе год сроку для того, чтобы получить отличные рекомендации у коллег и выбраться прочь из этого болота. В тот вечер я решила оперативно ознакомиться с материалами уголовного дела, которое предстояло рассматривать на следующей неделе. Некто Игорь Б. до смерти забил своего приятеля Федора Г. Масса свидетелей, признание обвиняемого. Непреднамеренное убийство. Я открыла палку дела, стала листать документы. Несколько листов писчей бумаги были скреплены отдельно. Обвиняемый излагает ход событий. «В пятницу вечером я находился дома и занимался ремонтом своего мотоцикла, когда ко мне пришел Федор Г., он был выпившим, поэтому я стал уговаривать его, чтобы он отправился домой. Федор был очень возбужден и сказал, что его девушка Аня не хочет больше с ним встречаться, а он не понимает почему. Мне было жаль Федьку. Мы жили по соседству и дружили с детства. Еще тогда мы мечтали, как вырвемся из этой дыры, старались хорошо учиться. Да, видно, не судьба.

После школы Федя работу не нашел, и у него стали опускаться руки. Напьется, придет ко мне и начинает жаловаться: «Видно, тут я и сдохну! Ни за что отсюда не выбраться!» В тот вечер он был особенно расстроен. Я знал его девушку и верил, что, пока Федька встречается с Аней, у него есть шанс вырваться из замкнутого круга. Он принялся меня уговаривать:
— Игореха, пошли к Аньке. Ты поговоришь с ней, скажешь, что я изменюсь. Тебе она поверит. А меня она уже и слушать не хочет. Ну, будь другом!
— Да где мы ее сейчас искать-то будем? Может, отложим до завтра? Ты протрезвеешь, успокоишься немного.
— Да на дискотеке она. Не хочу я ничего откладывать! Пошли!
И мы отправились. Мне казалось, что Федор сам очень хочет изменений в своей жизни. Сначала мы шли по дороге молча, а потом Федька остановился, достал из рюкзака бутылку водки, откупорил ее, отхлебнул и протянул мне:
— Давай, брат, выпьем.
— Отстань, — ответил я грубо.
Вся затея с этим походом стала казаться мне идиотской. Но и поворачивать домой уже было поздно. Когда мы пришли, дискотека была в полном разгаре. Аня стояла с девчонками у стены и о чем-то разговаривала.
— Иди, — толкнул меня Федор. — Вызови ее на улицу. Скажи, что я хочу с ней поговорить. Давай, брат, ты должен убедить ее выйти ко мне.
Но Аня категорически отказывалась идти. Ее упрямство было объяснимо:
— Игорь, я уже все с Федькой обсудила. Пусть он оставит меня в покое. Я больше видеть его не могу!
Но я помнил, что дал обещание другу помочь ему помириться с его девушкой.
— Аня, — принялся я уговаривать ее.— Он хочет сказать, что любит тебя и ради этого готов начат новую жизнь. Просто побеседуй с ним, — попросил я,— Ну, хотя бы ради меня.
Когда мы вышли на улицу, Федька успел допить бутылку водки и теперь лыка не вязал. Прислонился к водосточной трубе у стены клуба, вцепился в нее, чтобы оставаться на ногах и не упасть. Федька увидел Аню, пьяно улыбнулся и попытался ее обнять. Девушка отскочила и брезгливо посмотрела на него. А потом с осуждением — на меня. Федька чертыхнулся и развел руками.
— Нельзя обнять собственную девушку!
— Ты же пьян! — брезгливо произнесла она. — О чем мне с тобой говорить?
Я стоял около них и не знал, что мне делать дальше. Аня медленно отошла вглубь двора и села на лавочку.
— Игорь, ты не мог бы прогуляться, — сказала. — Я хочу несколько минут пообщаться с этим героем наедине.

Я отошел. Курил и думал, что я полный дурак и что больше никогда не пойду на поводу у Федьки. Потом услышал сдавленный крик. И узнал его с первой секунды. Так всегда кричала моя мама, когда пьяный отец избивал ее. Очень тихо, но очень страшно. Я испугался и бросился туда, откуда он доносился. Все дальнейшее произошло как во сне. Я увидел Федьку, который повалил Аню на землю и избивал девушку ногами. У нее было лицо… моей мамы. Испуганное, с расширенными от ужаса глазами. И кровь. Видел ее и в темноте. «Ты дешевая сука!» — шипел Федька и все бил, бил. Я вдруг страшно закричал и бросился на него. Наверное, я хотел оттащить его от Ани, но он развернулся и изо всех сил ударил меня по лицу. Кулаком. Так всегда бил меня отец, когда я пытался защитить маму. Кровь бухнула в виски, и я бросился на Федьку как сумасшедший. Оттащил от нее, толкнул, и он упал на землю. Я стал его бить. Перед глазами стоял мой пьяный отец. Федя уже неподвижно лежал на земле, а я все бил и не мог остановиться. С земли поднялась Анна, закричала:
«Хватит! Ты же убьешь его! Остановись!» Я остановился и с ненавистью посмотрел на Федьку, который лежал передо мною. Он уже не дышал. »

Я закрыла папку с материалами дела и пошла домой. Всю ночь меня преследовал образ маленького мальчика, который так же, как и одна маленькая девочка, прятался под кроватью, когда отец избивал маму, и мечтал. убить его. Я не могла судить его. Ибо понимала и оправдывала собрата, который вынужден всю жизнь нести этот тяжкий крест ужасного детства. Утром попросила коллегу, чтобы он вместо меня рассматривал это дело.
Сотрудник, выслушав мою просьбу, тут же забрал дело себе, но напомнил: — Олеся, вы же понимаете, что этим отодвигаете свою мечту о переводе отсюда минимум еще на полгода. Что я могла ответить счастливчику, которого, судя по всему, никто никогда и пальцем не трогал?

«Я била обоих сыновей, и оба – доктора наук»

Систематической порки не было, но «прилетало» почти всем

Тема семейного насилия существует сейчас в двух контекстах. С одной стороны, идет процесс декриминализации статьи о семейном насилии, выведения ее из Уголовного кодекса в Гражданский, а с другой стороны, в церковной среде ведутся разговоры о допустимости насилия в определенных спектрах.

Не в моей компетенции оценивать ни законодательную, ни церковную политику. Я могу сказать только, что подобного рода изменения заставляют людей немного пересматривать, казалось бы, очевидные вещи. Например, очень часто считается, что насилие – это когда бьют, избивают до синяков, что наказание – это регулярная порка, какая-то особенная жестокость. Но на самом деле в семьях все может быть совершенно иначе.

Как психотерапевт я работаю с детскими воспоминаниями взрослых людей, нынешних родителей, это самый активный возраст – 25-45 лет. На занятиях в группах я всегда сначала спрашиваю: кого в детстве наказывали? Обычно руки поднимают от трети до половины людей, никогда, ни при каком размере группы не поднимает руки весь зал. Это поколение, в основном, уже «непоротое», выращено на основе более либеральных взглядов на наказания.

Хотя систематической порки в этих семьях не было, никого не пороли по субботам розгами, и никто из родителей, бабушек и дедушек не считал, скорее всего, наказание правильным, тем не менее условия жизни были такими, что периодически «прилетало» почти всем. Поднимают руки в группах психотерапии не те, кого пороли регулярно, таких обычно 2-3 человека на группу, а те, кому «прилетало», когда родители испытывали раздражение, когда мама была «в минусе», когда папа был выпивши, когда взрослые переживали сложные периоды своей жизни.

Наказывать не хотят, но срываются

Получается, что примерно у половины нынешних родителей в «сундуке с наследством» есть нерегулярные импульсивные наказания. Скорее всего, эти наказания их родителями не поддерживались. Может быть, мамы и папы нынешних родителей даже переживали, что наказывают детей. Поколение же прародителей к наказаниям относилось лояльнее. Как рассказывала одна дама: бабушка ее била и приговаривала, что «била обоих своих сыновей и оба – доктора наук сейчас».

А нынешнее поколение родителей за каждый свой импульсивный шлепок или резкое слово в адрес ребенка потом очень долго раскаиваются, ходят на психотерапию, мучают в церкви батюшек на исповеди. Потому что сейчас популярна идея о хрупкости ребенка.

Нынешние родители наказывать ребенка не хотят, не любят, скорее даже боятся. Они уверены, что ребенок – очень хрупкий, легко травмируемый человечек, и даже одного шлепка достаточно, чтобы потревожить и даже дестабилизировать его очень хрупкую психику.

Получается такой «многослойный пирог»: на уровне «сундука с наследством», на уровне воспроизведения образцов родительских семей у людей основательно лежит склонность к импульсивным наказаниям, не систематическим, а именно импульсивным – так, как делали их родители – от усталости и раздражения врезать, когда ничто другое не помогает, в угол поставить. А потом можно даже извиняться. А вот на уровне убеждений «в пироге» слой понимания, что наказывать и даже голос повышать на ребенка нельзя.

На практике в таких случаях образуется некая гремучая смесь: современные родители обычно наказывать не хотят, не могут, а поведение детей-дошкольников, а потом и младших школьников иногда такое, что если других инструментариев и навыков модифицирования поведения нет, то родители просто вынуждены срываться на наказания. А потом еще и страшно переживают. И для ребенка это может выглядеть как сумбурная смена стиля воспитания: наказали, а потом эта же мама, которая нашлепала, прибегает в слезах просить прощения.

Для современных родителей послевкусие наказания тяжелее, чем сам этот процесс – шлепнут и потом раскаиваются очень долго. Начинается длиннейшая рефлексия по поводу того, как же «она так могла – ребенка побила, какая плохая она мать».

Таким родителям надо помогать, чтобы не увеличивать чувство вины за срывы, чтобы расширить диапазон способов воспитывать детей без физического наказания.

Эмоциональное отвержение травмирует гораздо серьезнее

К сожалению, обычно в копилке опыта у современных родителей – и из семей, и из детских дошкольных заведений, и из летних лагерей – лежит практика жесткого подхода к воспитанию и наказания не только физического.

Возвращаясь к работе в психотерапевтических группах, замечу: люди, которых в детстве не шлепали, часто поднимают руки в ответ на вопрос «наказывали ли вас по-другому, например, эмоциональной дистанцией?». И эти люди часто оказываются травмированными гораздо серьезнее, потому что им было очень сложно принять молчаливую дистанцию и эмоциональное отвержение родителей. Это ведь тоже наказание, и часто гораздо более болезненное, чем импульсивный шлепок.

Я не ставлю целью данным текстом легализовать шлепки и сделать их распространенным способом наказания детей, нет.

Мне хочется уменьшить место рефлексии, предложить родителям подумать: а что вы умеете, кроме того, как шлепнуть, в ситуации, когда ребенок вас «достал»?

Можете ли вы расширить «желтую зону» – ту зону, где вы еще не шлепаете, но уже вышли из спокойного состояния, уже испытываете раздражение, а ребенок все еще не слушается?

На самом деле это разговор не о наказаниях – это разговор о способах управляемости, которые есть у родителей. Чаще всего темой наказаний озабочены родители мальчиков и родители возбудимых детей с какими-то минимальными нарушениями. Обычно первый пик наказаний приходится на возраст ребенка 3-4 года, в этот период с малоуправляемыми моторными мальчиками разговоры не помогают.

А второй пик наказаний – это подростковый возраст, как ни странно. Когда это уже здоровые лбы, иногда они выше папы и мамы, совершенно сформировавшиеся, тоже чаще мальчики, но и девочки могут иногда зарваться. Они провоцируют и демонстрируют абсолютную неподконтрольность. И тут родители часто применяют наказания, опять же, без желания, от страха и растерянности.

Лучше шлепнуть, чем оскорблять и игнорировать

Что делать, если ребенок ведет себя неправильно, его невозможно остановить? Тут, собственно, разговор о формах контроля, которые работали все детство, но уже не работают, и нужно искать другой язык взаимодействия с детьми и другие способы регуляции поведения, особенно с подростками.

Бывают дети с высокой чувствительностью, впечатлительные, хрупкие, с тонкой организацией. Они же могут быть и жутко возбудимые, но их точно нельзя наказывать физически. Но все же ребенка лучше шлепнуть, чем оскорблять, чем игнорировать. Другое дело, что ни до того, ни до другого доводить не надо. Работа должна быть в зоне профилактики, а когда уже все дошло до края и средств управления нет, машина едет без тормозов.

Я рекомендую методику динамического наблюдения. Это практика прогнозирования собственной реакции и реакции ребенка. Понаблюдайте за собой, если у вас есть что-то, что вы считаете неприемлемым в качестве наказания. Возьмите две недели и записывайте, в каких ситуациях, в какое время дня, в какое время суток, в какое время недели у вас возникает эта реакция. Какие существуют нормативные конфликты, то есть повторяющиеся ситуации. Что вас провоцирует точно, где у вас больные места. В какие моменты вы склонны делать то, что делать не хотите.

Обычно для нормальных вменяемых родителей двух недель достаточно, чтобы сделать далеко идущие выводы и сократить ситуации, в которых они применяют наказания.

Тема, которую мы с Михаилом раскроем в ходе встречи в КЦ «Покровские ворота» 22 марта, – это эмоциональное насилие в семье, которое часто бывает не только между взрослым и ребенком, а и между двумя взрослыми. Оно не выглядит как насилие, не оставляет синяков и физических шрамов, но может наносить глубокие душевные раны.

Подготовила Тамара Амелина

Подписаться на информационную рассылку Екатерины Бурмистровой

Группа Екатерины Бурмистровой в фейсбуке

Страница «Психологическая мастерская Екатерины Бурмистровой» в фейсбуке

Читать онлайн «Сборник рассказов о порке» — RuLit — Страница 23

Слышу скрежет ключа в замочной скважине, ну вот и все. Уже совсем скоро я буду визжать от боли в «комнате под лестницей». Я так подозреваю, что раньше там была спальня моих родителей. Это просторная квадратная комната с прекрасным видом из окна, отделана красным деревом, в ней очень тихо и звуки, раздающиеся в этой комнате, не слышны больше ни в одной точке нашего просторного дома. Здесь же есть своя туалетная комната.

Отец мой умер много лет назад, и я его почти не помню – мне было всего 5 лет, когда это случилось. Мы с мамой живем на втором этаже, слуги занимают левое крыло первого этажа. А с этой комнатой я познакомилась, когда пошла в школу, хотя, впрочем, не совсем сразу.

Дело было так: я получила запись в дневнике – не выучила стихотворение, я даже и предположить не могла, чем это мне грозит! Мама, конечно, предупреждала меня, что учиться я должна только на «Отлично», что у меня есть для этого все данные и все условия, что она одна занимается бизнесом, тяжело работает, не устраивает свою личную жизнь – и все это ради меня. От меня же требуется – только отличная учеба и послушание. Присматривала за мной няня, она же и уроки заставляла делать, хотя мама говорила, что я должна быть самостоятельной и ругала няню за то, что она меня заставляет, считала, что я с детства должна надеяться только на себя, и учиться распределять свое время. Вот я и «распределила» – заигралась и забыла! Мать пришла с работы и проверила дневник (она это не забывала делать каждый день). Потом спокойным голосом сказала мне, что я буду сейчас наказана, велела спустить до колен джинсы и трусики и лечь на кровать попой кверху, а сама куда-то вышла. Я, наивное дитя! Так и сделала! Я думала, что это и есть наказание – лежать кверху попой!

Но каково же было мое удивление, когда через несколько минут, мать пришла, а в руках у нее был коричневый ремешок! Она сказала, что на первый раз я получу 20 ударов! В общем, ударить она успела только 1 раз. От страшной, не знакомой боли я взвыла, и быстренько перекатилась на другую сторону и заползла под кровать. Это произошло мгновенно, я сама от себя этого не ожидала! И как она не кричала, не грозила – я до утра не вылазила от туда. Там и спала. От страха не хотела ни есть, ни пить, ни в туалет.

По утрам мать рано уезжала, а мной занималась няня. Няня покормила меня и проводила в школу. Целый день я была мрачнее тучи, очень боялась идти домой, но рассказать подружкам о случившемся – было стыдно. Уроки закончились, и о ужас! За мной приехала мать.

Поговорив с учительницей, она крепко взяла меня за руку и повела к машине. Всю дорогу мы ехали молча. Приехав домой, я, как всегда, переоделась в любимые джинсики, умылась и пошла обедать, пообедала в компании мамы и няни и, думая, что все забылось, пошла делать уроки. Часа через два, когда с уроками было покончено, в мою комнату вошла мать, и спокойным голосом рассказала мне о системе моего воспитания, что за все провинности я буду наказана, а самое лучшее и правильное наказание для детей – это порка, так как «Битье определяет сознание», и, что моя попа, создана специально для этих целей. Если же я буду сопротивляться ей, то все равно буду наказана, но порция наказания будет удвоена или утроена! А если разозлю её, то будет еще и «промывание мозгов».

Потом она велела мне встать на четвереньки, сама встала надо мной, зажала мою голову между своих крепких коленей, расстегнула мои штанишки, стянула их вместе с трусами с моей попки и позвала няню. Няня вошла, и я увидела у неё в руках палку с вишневого дерева. Конечно, я сразу все поняла! Стала плакать и умолять маму не делать этого, но все тщетно. Через пару секунд – вишневый прут начал обжигать мою голую, беззащитную попу страшным огнем. Мать приговаривала – выбьем лень, выбьем лень. А я кричала и молила о пощаде! Меня никто не слышал. Но через некоторое время экзекуция прекратилась. Моя попа пылала, было очень-очень больно и обидно, я плакала и скулила, но отпускать меня никто не собирался. Мама передохнула, и сказала, что это я получила 20 ударов за лень, а теперь будет ещё 20 за вчерашнее сопротивление. Я просто похолодела от ужаса! А вишневый прут опять засвистел с громким хлопаньем опускаясь на мою уже и без того больную попу. Я уже не кричала, это нельзя было назвать криком – это был истошный визг, я визжала и визжала, мой рассудок помутился от этой страшной, жгучей, невыносимой боли. Казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Что я больше не выдержу и сейчас умру!! Но я не умерла…

Порка закончилась, и меня плачущую, со спущенными штанами, держащуюся за попу обеими руками, повели в ванную комнату. Няня велела мне лечь на живот на кушетку, я легла, думала, что она сделает мне холодный компресс, думала, что она меня пожалеет, но не тут-то было.

Она стянула с меня болтающиеся джинсы и трусы и заставила встать на четвереньки, я взмолилась и взвыла одновременно! Думала, что меня снова будут пороть.

Но, как оказалось, мне решили «промыть мозги»! Мне стало еще страшнее! Я не могу передать словами свой ужас от неизвестности и боязни боли! В тот же момент в дырочку между половинками моей истерзанной попы вонзилась и плавно проскользнула внутрь короткая толстая палочка, я закричала, больше от страха, чем от боли, а мама с няней засмеялись. В меня потекла теплая вода, я почти не чувствовала её, только распирало в попе и внизу живота, а я плакала от стыда и обиды. Через некоторое время страшно захотелось в туалет. Но мне не разрешали вставать, а в попе все еще торчала эта противная палочка, а няня придерживала её рукой. Наконец мать разрешила мне встать и сходить в туалет.

Это наказание я помнила очень долго.

Я всегда во-время делала уроки, все вызубривала, выучивала. Часами сидела за уроками. Я всегда была в напряжении и страхе. Повторения наказания я не хотела. Так прошло три года. Начальную школу я закончила блестящей отличницей с отличным поведением. Мама была счастлива!

Вот я и в пятом классе. Новые учителя, новые предметы. Первая двойка по английскому языку…

Дома я все честно рассказала маме, и была готова к наказанию. Но в тот вечер наказывать меня она не стала. Я думала, что она изменила свою тактику моего воспитания. Сама я стала очень стараться и скоро получила по английскому четверку и две пятерки!

Неожиданно в нашем доме начался ремонт, как оказалось, в комнате, о существовании которой я не подозревала. Она располагалась под лестницей и дверь её была обита таким же материалом, как и стены, поэтому была не заметной. Через неделю ремонт закончился. Привезли какую-то странную кровать: узкую, выпуклую, с какими-то прорезями и широкими кожаными манжетами. Тогда я думала, что это спортивный тренажер – мама всегда заботилась о своей фигуре.

Еще дня через три меня угораздило получить тройку по математике и знакомство с «комнатой под лестницей» состоялось!

Вечером, после того, как мать поужинала и отдохнула, она позвала меня в новую комнату. Комната была красивой, но мрачной. В середине комнаты стояла странная кровать. Мама объяснила мне, что теперь эта комната будет служить для моего воспитания, то есть наказания. Что кровать эта – для меня. На неё я буду ложиться, руки и ноги будут фиксироваться кожаными манжетами так, что я не смогу двигаться, а попа будет расположена выше остальных частей тела. В общем – очень удобная конструкция, да еще и предусмотрено то, что я буду расти. Вот какую вещь купила моя мама! Она определенно гордилась этим приобретением, как выяснилось, сделанным на заказ! Потом она показала мне деревянный стенд. На нем был целый арсенал орудий наказания! Черный узенький ремешок, рыжий плетеный ремень, солдатский ремень, коричневый ремень с металлическими клепками, красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва, желтый толстый плетеный ремень, тоненькие полоски кожи собранные на одном конце в ручку (как я потом узнала – плетка), ремень из грубой толстой ткани защитного цвета.

Потом мы пошли в ванную комнату. Здесь мама показала прозрачное красивое корытце, в котором мокли вишневые прутья из нашего сада – это розги, сказала она.

Неоправданная жестокость: как наказывали школьников 200 лет назад (9 фото)

Наказание для юного царевича

Многие думают, что телесные наказания, нечто ужасное и недопустимое в современном обществе, в дореволюционной России применяли разве что крестьяне. Ещё недавно бывший крепостным, не знающий грамоты, селянин не стал бы разговаривать с сыном или дочерью об их проступках, а вот «всыпать розг», поставить голыми коленями на горох – легко!

Но на самом деле даже дворяне, которые должны были быть прогрессивны в вопросах воспитания детей, не редко позволяли себе рукоприкладство. Не гнушались телесными наказаниями и в царской семье. Воспитатель цесаревича Николая I Ламсдорф в порыве ярости бил мальчика головой об стену. При воспитании собственных детей император запретил любое физическое насилие, а самым страшным наказанием для них было отлучение от вечернего прощания с отцом перед сном или страх его огорчить.

Императрица Мария Александровна, жена Александра II, лично спрашивала детей об успехах в учёбе. Узнав, что один из них не справился с уроками, она смотрела со всей строгостью и произносила: «Это меня очень огорчает».

Удивительно, что самым распространённым наказанием для детей во дворце было ограничение в еде. За шалость и плохую учёбу, плаксивость и апатичность малыши могли «на обед есть один лишь суп», остаться без сладкого или без любимого блюда. Бывало, что детей и вовсе оставляли без еды, если они осмеливались поинтересоваться, что на обед, или перебить аппетит пирожком. Считалось, что ребёнок должен есть то, что дают, либо не есть вообще.

Телесные наказания. Неоправданная жестокость

Пожалуй, самый показательный пример вреда жестокого воспитания для психики ребёнка – биография Натальи Николаевны Гончаровой, жены Александра Сергеевича Пушкина. Получив блистательное образование, на светских вечерах она всё больше молчала, чем и заслужила репутацию красавицы-простушки.

Поговаривали даже, что жена «солнца русской поэзии» никогда не интересовалась его стихами. Лишь сто лет спустя биографы обнаружили воспоминания друзей юности Натальи Гончаровой, в которых описывалось, что строгая мать воспитывала в дочерях необычайную скромность и за малейшее неповиновение хлестала их по щекам. Эти детские страхи и мешали обворожительно красивой и действительно образованной и умной женщине блистать в свете.

Известны и воспоминания о жестокости матери И. С. Тургенева. Он сетовал на то, что часто и сам не знал, за что бывал наказан: «Драли меня за всякие пустяки, чуть не каждый день…Раз одна приживалка… донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь, — и секла собственными руками, и на все мои мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!»

Была ли хоть какая-то воспитательная польза в таких наказаниях – неизвестно, однако иногда даже в дворянских семьях по субботам пороли всех детей без разбора: виноватых – за их провинности, а невинных – просто для профилактики, «чтоб не повадно было».

За рубежом дела обстояли ничуть не лучше: в британской «Таймс» была опубликована история миссис Уолтер Смит. За умеренную плату она готова была прийти на помощь родителям, которые из чувства жалости не могли преподать своим дочуркам настоящий урок английской суровости.

Эта особа не только выезжала с розгами на дом, но и издавала брошюры, в которых подробно описывала, как следует воспитывать юную девушку. Строгость этих буклетов граничила с садизмом, но даже это не останавливало родителей, которые за 100 фунтов в год отдавали своих непослушных дочек в школу, которую открыла миссис Уолтер Смит. Судя по рассказам самой директрисы, на её попечении были и вполне взрослые двадцатилетние барышни, которые тоже нуждались в регулярной порке розгами.

В частных закрытых школах детей наказывали жестоко и беспощадно. Разве что не допускали гибели воспитанников, которая могла бы вызвать широкую огласку и шумиху. Самый известный литературный пример такой школы благородных девиц – Ловуд – место, где получила образование юная Джейн Эйр, героиня одноимённого романа Шарлотты Бронте.

Известно, что прототипом послужила реально существующая школа Кован-Бридж, но, в отличие от своего персонажа, самой писательнице не довелось пробыть там долго – две её старших сестры умерли от чахотки после пребывания «в этом ужасном месте»: «Бернс немедленно вышла из класса и направилась в чуланчик, где хранились книги и откуда она вышла через полминуты, держа с руках пучок розог. Это орудие наказания она с почтительным книксеном протянула мисс Скетчерд, затем спокойно, не ожидая приказаний, сняла фартук, и учительница несколько раз пребольно ударила её розгами по обнажённой шее.

На глазах Бернс не появилось ни одной слезинки, и хотя я при виде этого зрелища вынуждена была отложить шитье, так как пальцы у меня дрожали от чувства беспомощного и горького гнева, её лицо сохраняло обычное выражение кроткой задумчивости».

Телесные наказания были запрещены в государственных школах Британии только в 1984 году, когда такие способы установления порядка в учебных заведениях были признаны унижающими человеческое достоинство. Частным школам страны было также рекомендовано перестать бить провинившихся подростков. Но там телесные наказания никто не отменял.

Психологические наказания. Не больно, но обидно

Малышка Джейн Эйр из романа Шарлотты Бронте переживала не только физические страдания. Описан случай, когда тётка, у которой девочка воспитывалась в раннем детстве, в наказание запирала её в Красной комнате, где умер её дядя. Джейн постоянно виделся его призрак, и от непереносимого ужаса девочка однажды упала в обморок.

Но такие испытания – скорее редкость. Самым популярным способом психологического давления на малыша всегда было исключение из коллектива и удаление от привычных любимых дел.

Ещё Мария Монтессори – автор знаменитой методики развития детей – отлучала непослушных детей от коллектива и заставляла издалека смотреть за играми остальных.

Нечто подобное описано и в рассказе Михаила Зощенко «Золотые слова». Дети, сидя за одним столом с взрослыми, позволили себе влезать в разговор, перебивать старших и даже обижать их. Отец семейства не только поругал ребят перед гостями, но и отлучил их от совместного ужина: «Ввиду того что дети действительно вели себя крайне развязно и тем самым они не оправдали наших надежд, я запрещаю им с этого дня ужинать со взрослыми. Пусть они допьют свой чай и уходят в свою комнату. Доев сардинки, мы с Лелей удалились под весёлый смех и шутки гостей. И с тех пор два месяца не садились вместе со взрослыми».

В XVIII-XIX веках среди дворянок считалось неправильным кормить детей грудью, поэтому слова одной десятилетней воспитанницы дворянской семьи Екатерины Бахметевой о том, что она сама будет кормить своих детей грудью, были высмеяны. Гувернантка наказала малышку, переодев её в платье кормилицы и выставив на всеобщее обозрение.

Метод переодевания действовал также в школах и лицеях – провинившимся нужно было переодеться в костюм другого цвета, снять какой-нибудь предмет гардероба или, наоборот, приколоть «позорное ярмо». Это позволяло всем ученикам видеть, кто и за что наказан, а самому хулигану – испытать на себе весь гнёт унижения и досады. Порой такие наказания были настолько невыносимы, что дети предпочитали им порку. После встречи с розгами можно было считать себя героем и заслужить уважение сверстников, испытания психологические не давали даже такого бонуса.

Однако, если физические наказания к концу XIX века были запрещены в большинстве стран мира (разве что в некоторых штатах США они до сих пор допустимы), то унижение и оскорбление детей в школе или дома запретить практически невозможно. Поэтому даже известные и успешные люди порой с таким ужасом вспоминают годы, проведённые в учебных заведениях.

Книги и поп-культура

No Kidding

Primary Navigation

Телесные наказания в классических детских книгах

В этой статье я хочу рассмотреть, как физическое насилие освещалось в книгах, которые были написаны для детей или стали частью детской культуры. И начну я, пожалуй, с классических произведений.

Вряд ли кто-то поспорит с тем, что физическое насилие над ребенком — это плохо. Но почему-то многие люди не хотят включать в понятие «насилие» телесные наказания. Хотя я не вижу между этими двумя вещами никакой разницы.

В литературе — и детской, и взрослой, — много примеров телесных наказаний. Это была неотделимая часть жизни детей — они подвергались наказаниям дома, в школе, на барском дворе, да и просто на улице. Мне пришлось ограничиться в этой статье только русской литературой, и она все равно получилась очень большой. На мой взгляд, примеров из русской классики вполне достаточно для создания полной картины. К тому же большая часть приведенных здесь книг — автобиографические. Что освобождает нас от ненужной дискуссии о том, что переживания героев — это художественный вымысел и в жизни так не бывает.

Хочу предупредить читателей, что приведенные в статье цитаты могут вызвать триггеры. Триггер — от английского слова «trigger» — спусковой крючок (в данном случае имеется в виду «trauma trigger» — травматичный триггер) — это внешний раздражитель, который форсирует воспоминания о пережитом травматичном опыте.

Также хочу сразу сказать, что подробнейший список произведений, в которых упоминаются телесные наказания, я нашла на БДСМ-форуме. Участники с теплотой вспоминали моменты из книг и фильмов, которые тогда, в детстве, пробудили их сексуальность. В этом нет ничего удивительного — сексуальность некоторых людей связана с насилием в той или иной форме. В викторианской Англии, где телесные наказания были общепринятым и одобряемым способом воспитания детей, порка была одной из популярных эротических фантазий взрослых. Об этом можно подробней почитать в блоге b_a_n_s_h_e_e . Детские психологи часто пишут о том, что у обоих участников процесс порки может вызвать вот такой вот отклик психики, который очевидно не должен возникать между родственниками. И тем более между ребенком и взрослым.

Как писатели изображают наказания

Во истину ужаснейшие холодящие кровь сцены «наказаний» подарил нам Горький в автобиографической повести «Детство»:

Кадр из фильма «Детство Горького» 1938 года

В рассказе Бажова «Каменный цветок» тоже есть эпизод, когда «учитель» так распаляется в процессе наказания, что подвергает жизнь ребенка опасности.

Есть пример физического наказания и в романе «Детство Темы» Гарина-Михайловского. Если в предыдущих примерах поркой занимались купец и крестьянин, то здесь палачом выступает дворянин, генерал. Как и в жизни, ведь, согласно статистике, насилие происходит в семьях из абсолютно всех социальных слоев.

Кадр из фильма «Детство Темы» 1990 года

Мы снова видим ситуацию с мужчиной, который слишком распалился в процессе. И во многом из-за того, что мальчик сопротивлялся. Как и Алеша Пешков, Тема укусил своего мучителя. Реакция защищаться и бить в ответ — совершенно естественная и, более того, считающаяся в обществе более правильной, чем другой ее вариант — замереть и не двигаться. Однако в этом случае дети оказываются наказаны с большей силой именно из-за того, что посмели проявить свою гордость и попытаться защитить собственное тело.

У деда в горьковском «Детстве» эта двойственность вылилась в странную двуликую логику. Насильник перекладывает вину за случившееся на жертву — это типичнейшее поведение абьюзера — и одновременно требует от ребенка быть ему благодарным за «науку».

Кадр из фильма «Детство Горького»

Мы знаем, что несмотря на то, что отец больше никогда не притронулся к Теме, их отношения были подорваны. Дистанцию между ними уже никогда не удалось сократить. Да и у Алеши с дедом хороших отношений не вышло.

Все тренинги по управлению гневом учат людей не давать выход своим эмоциям в физических проявлениях. Потому что это не освобождает человека от гнева, а только усиливает его. Многие родители и теперь оправдывают физическое насилие, которое произошло «в момент сильных эмоций», говоря, что это гораздо лучше, чем холодное расчетливое избиение ребенка. Мне сложно представить ситуацию, в которой эмоции могут быть оправданием причинению боли гораздо более слабому и беззащитному существу, которое не может тебе ответить.

Отношение взрослых героев к телесным наказаниям

Во многих произведениях, где встречаются описания наказаний, есть противопоставление взглядов. Авторы вкладывают в уста одних героев гуманистические мысли о том, что физическое насилие — недопустимый метод воспитания. И яростно с ними спорят другие герои — защитники кулаков и розог.

В «Детстве Темы» протагонистом выступает мать. Она врывается в разгар наказания, потому что больше не может выносить криков сына.

Кадр из фильма «Детство Темы»

В романе «Детство» Льва Толстого тоже есть упоминание телесных наказаний. На балу происходит разговор между отцом и бабушкой героя и княгиней, их дальней родственницей. Княгиня поддерживает идею физических наказаний, а бабушка героя с ней спорит:

Из сериала «Детство, отрочество, юность» 1973 года

Дед-садист Горького спорит со взглядами образованного и гуманного отца Алеши.

Описание или намек на порку встречается в многочисленных произведениях Владислава Крапивина. В одном из них герою предоставляется возможность наказать ребенка, и он испытывает по этому поводу целую гамму чувств — сначала злорадное удовольствие, а потом — раскаянье. Он все-таки понимает, что не способен причинить боль ребенку.

В.Крапивин, «Гуси-гуси га-га-га»

Как дети реагируют на телесные наказания

В книгах, где повествование ведется от лица ребенка, хорошо показано, что физическая расправа приносит не только телесную, но и душевную боль. Порка унизительна для личности. Она создает давящую атмосферу в семье и еще долго потом, во взрослой жизни, возвращается триггерами.

Случайно сломав любимый цветок отца, Тема очень живо представляет себе картину наказания:

Эта картина толкает Тему, с одной стороны, на оттягивание всеми силами момента расплаты, а с другой, на приближение неминуемого. Мальчик неудержимо шалит, гораздо больше обычного. Как бы утверждая необходимость наказания. Ведь цветок был сломан случайно, и получить порку за поступок, из-за которого мальчик сам ужасно переживает, было бы невыносимо.

В четвертой части автобиографической тетралогии «Инженеры» повзрослевший Тема возвращается в отчий дом со своей невестой и они вместе вспоминают самые болезненные переживания детства:

Алеша из книги «Черная курица, или подземные жители» именно из-за страха перед розгами раскрывает секрет о существовании волшебной страны. И когда его все-таки высекли, мальчик чувствует не столько боль, сколько унижение.

Кадр из фильма «Черная курица, или подземные жители» 1980 года

Сережа Багров — герой романа «Детские годы Багрова внука» тяжело переживает первое столкновение с физическим насилием, которое произошло в народном училище:

Мальчик протестует всей душой против любого насилия, включая и то, что совершается самыми близкими людьми:

Даже дети, которые сами никогда не сталкивались с телесными наказаниями, остро чувствуют неправильность этого процесса. Николенька Иртеньев из «Детства» Толстого после услышанного разговора о порке не может отделаться от мысли о том, что его тетушка бьет своего сына:

Из сериала «Детство, отрочество, юность»

И, встретив сына княгини, он тоже не перестает думать о том, что этого мальчика дома порют розгами.

Лев Тослстой в созданной им яснополянской школе детей, разумеется, не бил.

Если вернуться к цитате из «Детства» Горького, которую я привела в начале статьи, то можно увидеть, какие эмоции испытывает Алеша, да и все остальные дети в комнате, когда видят, как бьют их товарища:

Кадр из фильма «Детство Горького»

Ужас и отвращение — не единственная реакция на порку, которая есть в классической литературе. Часто писатели чрезмерно романтизируют реакцию детей. Например, в произведениях Крапивина все выдерживают наказания так, будто они маленькие святые мученики:

В. Крапивин. «Трое с площади Карронад».

Сережа Багров с удивлением обнаружил, что выпоротые мальчики из народного училища, кажется, вовсе не травмированы этим фактом:

Его товарищ Андрюша — студент училища — понимает реакцию Сережи и объясняет, почему другие мальчики относятся ко всему проще — ведь насилие давно стало нормой их жизни. А у детей есть свойство выращивать сильные защитные механизмы.

Иллюстрация к рассказу Чехова «Ванька Жуков» В.Л.Гальдяева

Еще один пример более легкого отношения героя к порке можно найти в книге Марка Твена «Приключения Тома Сойера». Том Сойер стоически выносит наказания за дело, неважно, исходят они от учителя или тети. Они, тем не менее, заставляют его попереживать и подуться на тетю и свою судьбу, но не оставляют серьезного следа в его душе. Зато на несправедливое наказание он реагирует глубочайшей обидой и даже уходит из дома. Даже в этом случае связь между ребенком и взрослым не обязательно должна оборваться навсегда. Но сохранить отношения можно только если взрослый раскаивается и просит у ребенка прощения.

Нам всегда стоит помнить о том, что все мы — разные. И на одни и те же события мы можем реагировать по-разному. Есть популярный аргумент, который используют сторонники телесных наказаний — «меня пороли и я человеком вырос». Его использует, например, и дед-садист Горького:

Но в одной и той же семье с одним и тем же воспитанием могут вырасти совершенно разные дети. И, как показывает опыт миллионов людей, чтобы «вырасти человеком» совершенно не обязательно быть избитым.

Еще один популярный аргумент за порку — это то, что «дети сами напрашиваются». Видимо, в глазах многих и многих людей все провинившиеся дети сливаются в единый образ нахального хулигана, показанный в «Ералаше». Он кичится своей неуправляемостью и сам признает, что единственный способ с ним совладать — бить его.

Хотя и здесь очевидно, что мальчик только бравирует, и идея железной руки ему самом на самом деле совсем не нравится.

«Пожалей розги своей, и ты испортишь сына». И в это до сих пор свято верят многие отцы и матери. Они прилежно хлещут розгой, называя это любовью. Стоило бы разузнать, каково было детство тех действительно «испорченных сыновей», тех диктаторов, тиранов, притеснителей и мучителей, которых сейчас так много на земле. Я уверена, что за спиной почти каждого из них стоит отец-тиран или воспитатель с розгой или плеткой в руке».

Из речи Астрид Линдгрен при поучении Премии Мира в Германии в 1978 году

Юмористическое освещение порки в литературе

Наказания, порка могут встречаться в литературе в юмористическом контексте. Но, чаще всего, шутки эти если и кажутся смешными, то только взрослым.

Пожалуй, единственный пример не страшной штуки про порку я нашла в книге Астрид Линдгрен «Мадикен и пимс из Юнибаккена» в главе «Рикард».

Первоклассница Мадикен придумывает «воображаемого врага» — мальчика Рикарда, на которого сваливает все свои шалости и проступки. Когда ее младшая сестра Лисабет слышит о проказах Рикарда, она всегда заявляет: «Выпороть надо Рикарда», потому что девочка в обиде на него за то, что он съел ее леденцы. В конце концов правда раскрывается, и фраза Лисабет «Выпороть надо Рикарда» звучит для Мадикен совсем не радостно.

Все же из контекста мы понимаем, что родители Мадикен и Лисабет не практикую телесные наказания. И «порка», «взбучка» здесь являются аналогами слова «наказание». И именно это делает этот рассказ смешным, а не страшным и грустным.

Кадр из фильма «Ты с ума сошла, Мадикен» 1979 года

Астрид Линдгрен выступала против физического насилия над детьми и повлияла на принятие закона, криминализирующего насилие над детьми в Швеции.

Но в семьях, где порка действительно практикуется, эти шутки могут звучать издевательстки и садистически. Например, в «Детстве» Горького от «шуток» деда бегут мурашки по телу:

Впрочем, нерипятный оттенок все-таки сохраняется даже в более «невинных» шутках про порку. Например, вот от этого видео Ералаша веет подвалом.

Это ощущение — того, что шутки про порку ни капли не смешны — хорошо удалось ухватить Григорию Остеру в его «вредном совете»:

Здесь и ирония над тем, что детство принято считать самой счастливой порой жизни, хотя в нем есть моменты величайшего унижения и бессилия, которые не грозят взрослым. И что каждый из нас, кто испытывал телесные наказания, травмирован ими. Эта боль может найти разные выходы — либо в продолжении насилия, либо в полном отказе от него. Нам выбирать.

«Двое братьев-сирот на свой страх и риск бежали в Швецию, где их поймали на центральном вокзале Стокгольма. Они собирались поселиться в Швеции, у удивительной Астрид Линдгрен, которая заявила, что детей бить нельзя».

Из книги «Великая сказочница: Жизнь Астрид Линдгрен»